Где восток и запад: Где север, юг, запад, восток?

Содержание

возможность христианского синтеза – Православный журнал «Фома»

Приблизительное время чтения: 10 мин.

—

100%

Код для вставки

Код скопирован

Общим местом стало представление, что православные люди в России крайне негативно относятся к Западу, считают, что оттуда распространяется всё злое, что Запад стремится уничтожить и Православие, и Россию, и русский народ. Так ли это? Действительно ли Запад — безбожный, антихристианский, аморальный? Можно ли говорить о Западе как о чём-то едином? Есть ли там что-то доброе, и если да, то должны ли мы это доброе перенимать? В чём состоят реальные противоречия между западной цивилизацией и русским миром? К сожалению, на эти и многие другие вопросы чаще всего даются ответы в формате лозунгов, и данная тема чаще всего привязывается к текущей политике. Мы же хотим использовать сайт «Фомы» как площадку для спокойного и взвешенного обсуждения, избегая всяких крайностей.

Об истории понятий «Запад» и «Восток» в культуре и о том, куда тут отнести Россию, мы побеседовали с российским философом и культурологом, доктором философских наук, профессором Высшей школы экономики Александром Доброхотовым.

— Александр Львович, какой смысл, на Ваш взгляд, сегодня имеет противопоставление «Запад–Восток»?

— Запад и Восток я бы отнес к тому типу парных понятий, которые на сегодняшний день пора сдать в архив. (Речь, конечно, не о географических понятиях.) Такие противопоставления, как «правые — левые», «либерализм — консерватизм», «Запад — Восток» и тому подобные, возникли в XIX веке и имели смысл как идеологические маркеры. К примеру, пара «Запад — Восток» задавала рамку для процесса европейского самосознания, для оформления колониальной идеологии, формулировки особой миссии Запада. Но сейчас мы живем в другом, стремительно глобализирующемся мире, и подобные противопоставления скорее сбивают с толку, чем проясняют ситуацию.

Впрочем, я понимаю, что отделаться так просто от этих привычных схем мы не сможем, и поэтому есть смысл хотя бы их прояснить.

Если взглянуть на историю концепта «Восток — Запад» (могу порекомендовать в качестве краткого обзора по этой теме статью Л. Черной «Образ “Запада” в русской культуре XI — XVII вв.» в сборнике «Россия и Запад: Диалог или столкновение культур». М., 2000), то можно заметить отчетливые вехи его развития. Если в архаической мифологии в основном в нем отражается естественное наблюдение над восходом (рождением) и закатом (смертью) солнца (что логично связывалось с расположением рая на востоке, а ада на западе), то с появлением древнегреческой цивилизации (слова «культура» и «цивилизация» здесь я буду для простоты употреблять как синонимы) возникает культурно‑историческое противопоставление. Греция противопоставляет себя персидскому Востоку как свободный мир — деспотии. Следующая веха — появление Восточной Римской империи, которая до некоторой степени была синтезом Запада и Востока.

Но в 1054 году разделение Церкви опять задает линию противостояния, а крестовые походы стимулируют и формирование соответствующей культурной идеологии в отношении исламского мира. Падение Византии в 1453 году в очередной раз меняет диспозицию: исчезновение Второго Рима парадоксально сблизило Первый и искомый Третий Рим перед лицом консолидированной турецкой угрозы, но также обострило отношения «латинской» и «греческой» веры. С появлением Европы Нового времени тема приобретает привычные для нас идеологические очертания: есть Европа с ее «окраинами», есть косный мир Востока и мир дикарей, подлежащих окультуриванию. Конечно, на самом деле сюжет намного сложнее, но этот очерк позволяет заметить, что концепт «Восток—Запад» — это продукт истории самосознания греко-римского и христианского мира, и принимать его за историко-географическую очевидность не стоит.

По сути, так называемый «Восток» — это вся ойкумена, а «Запад» — маленький регион Средиземноморья, осуществивший дерзкий исторический эксперимент по созданию гражданского общества. Этот эксперимент увенчал социальным итогом долгий период великого поворота человечества от племенных религий к религиям личного предстояния перед Богом. С этого момента мы можем делить мировую цивилизацию на «два града»: 1) сообщество, созданное на основе общинной традиции, естественной солидарности и духовного авторитета и 2) сообщество, созданное на основе свободы индивидуума, мирной конкуренции и формального закона. То, что второй «град» стал ассоциироваться с «Западом» — семиотическая случайность этой исторической закономерности.

— Насколько Россия меняла свое положение на протяжении своей истории по отношению к Западу?

— Дмитрий Сергеевич Лихачев неоднократно подчеркивал, что для России принципиальную роль играла ось «Север — Юг», тогда как ось «Восток — Запад» была скорее умозрительной темой. Действительно, ни призвание ко власти «варягов», ни крещение Руси не отдаляло ее от Запада, хотя крещение все-таки несколько дистанцировало нас от западнославянских земель, которые приняли христианство не из Византии, а из Рима. Так что греко‑православная форма христианства, конечно, породила специфику русской культуры во многих ее проявлениях, включая политические. Отчуждение от католицизма, а следовательно — от этических и политических ценностей Запада, от ритма западной истории, нельзя не замечать. Но и фатального противостояния в этом нет.

Другое дело — монголо-татарское иго, которое было реальным источником ориентализации Руси. Что бы ни говорили сторонники евразийских фантазий, и само иго, и та во многом обусловленная его наследием форма, в которой шло объединение русских земель вокруг Москвы, не были благом для Руси. Но и в этом, пожалуй, нет еще предопределенности размежевания с Западом. Более тяжелыми последствиями были два события XVI и XVII веков: политический раскол Руси, который принесло с собой правление Ивана Грозного, и церковный раскол, который на какое-то время лишил Русскую Церковь силы общенародного духовного авторитета и заставил уйти в подполье активные силы народного сознания. Парадоксально, что Запад в это же время пережил и подобные эксцессы абсолютизма, и блокирование Церкви государством, но — каковы бы ни были причины — именно в России эти процессы заложили корни отчуждения от Европы и многих других цивилизационных проблем и драм.

Оставаясь неизжитыми, эти два раскола мешали любому прямолинейному реформированию и модернизированию России.

Так, когда в период правления Петра Великого опять «прорубается окно» на Запад и внешне Россия превращается из монархии полувизантийского типа в квази-западную империю, эксперимент по вестернизации — при всех его плюсах — разрушает традиционные механизмы общественной саморегуляции, замыкает решение всех социальных вопросов на власть и ее аппарат, лишает Церковь патриаршества. Но в то же время мы не можем не заметить постоянный вектор исторического движения России: движения на Запад к интеграции без утраты идентичности.

— Можно ли Россию на Ваш взгляд считать отдельной цивилизацией, или она часть чего-то большего? Если справедливо последнее, то в чем ее специфичность все-таки?

— Ответ в таких случаях зависит от исходных определений. (Хотя, при любом определении цивилизации ничто не мешает ей быть «частью чего-то большего».) Конечно, Россия — особая цивилизация.

Но она — часть христианского мира, связанная с Европой историческими и культурными узами, говорящая на индоевропейском языке. Здесь нет ни антиномии, ни парадокса. Такой же особой цивилизацией являются и Англия, и Франция, и Испания и т.п. Отвечая на первый вопрос, я пытался показать, что «Запад» и «Восток» есть различение двух путей культуры. Поскольку Земля — круглая, восток и запад находятся в любой ее точке, кроме полюсов. Так же и внутри любой культуры Европы и ее вариаций (с определенного момента Нового времени можно просто сказать — в любой культуре мира) есть свой «Запад» и свой «Восток». Всегда решалась (и продолжает решаться) задача примирения закона и традиции, формальной свободы и культурной почвы.

Так что специфичность России не в этом. Пожалуй, искать формулу специфичности для 1000-летней культуры — не очень корректное занятие. С таким же успехом можно искать самую специфичную ветку дерева. Правильнее будет воспринимает его как живое органическое целое, которое может быть

разным.

Даже традиционно приписываемая России роль посредника между Западом и Востоком — не специфична. И не только потому, что этой роли Россия фактически никогда не играла. Настоящий синтез Востока и Запада (если говорить о различении, возникшем в западном культурном сознании ) уже осуществлен самим христианством, и нервом дальнейшей истории (истории, а не внешней экспансии) Запада стал не столько поиск посредничества, сколько истолкование уже произошедшей встречи. Кажется, и для Востока этот вопрос решен: его успешные цивилизации научились соединять традицию с законом, и сегодня главная проблема мира не конфликт «Восток — Запад», а конфликт «глобальный мир — национальное государство».

— Как Вы считаете, насколько важно Православие для России, явилось ли оно решающей формирующей силой для нашей страны?

— Оно столь же важно, как язык, историческая память, жизненная среда. То есть, как коренная формирующая сила. Тот факт, что Россия — православная цивилизация, не может задевать чуждых Православию россиян. Так же как, скажем, православных (или неверующих) итальянцев не может задевать тот факт, что Италия — католическая цивилизация. Дело даже не в количестве верующих. Подчеркну еще раз выражение «формирующая сила»: дело в корневой системе культуры, которая складывается в определенное время в определенную конфигурацию из взаимодействующих сил. Даже если эта подпочвенная система становится невидимой, она не перестает питать культуру. Но именно поэтому попытки выбрать лишь один из элементов системы в качестве определяющего всегда неуспешны. Самобытность — да. Россия самобытна, но как христианская страна она часть мира этой вселенской религии. Православие — да. Но это не болгарское и не сербское Православие; у русского — своя судьба и свой чекан. Запад — да. Но разве Запад не сделал своим устоем охрану права быть непохожим на других? Восток — да. Но — вспомним известные стихи философа Владимира Соловьева — Восток Ксеркса или Христа? Я хочу сказать, что любая универсалия, которую мы ищем для всеобъясняющей «вывески» (Гегель бы добавил — «как ленивый ищет стула»), не столько отвечает на вопрос, сколько порождает цепочку новых вопросов.

Поэтому, говоря о религиозной идентичности, мы должны видеть ее в конфигурации действующих сил, не превращая ее в «признак» или «свойство».

— В чем, на Ваш взгляд, состоят реальные противоречия между Россией и Западной цивилизацией?

— Из предыдущих ответов следует, что Россия — часть Западной цивилизации. Цивилизация же вообще может быть определена как исторически устойчивый (но — увы — преходящий) способ преодоления всех противоречий. «Конфликт цивилизаций» — это заблуждение некоторых теоретиков. «Реальные противоречия» — это политика и экономика: здесь надо искать корни конфликтов. То есть — цивилизационных противоречий между Россией и Западом нет и быть не может.

— Что бы нам хорошо перенять с Запада?

— Из уже сказанного ясно, что «перенимать» — это не проблема. Мы помним, как разные культуры перенимали друг у друга компас, книгопечатание, судопроизводство, но вот получалось всегда не то, чем это было у «доноров». Так, права человека — ценность, которую нам хорошо бы перенять, но перенять-то ее и нельзя. Проблема — и не только России — в том, чтобы пройти путь, в конце которого не перенятое, а выстраданное.

— Есть ли реальные опасности с Запада для нас, и как к ним относиться?

— Как и в случае с «реальными противоречиями», мы имеем дело с «опасностями» политической тактики, а не культурной стратегии. Любой субъект культуры не опасен по определению. (Опасность там, где есть столкновение интересов вне правовой сферы.) Несколько утопично в Вашем вопросе — «для нас». Кто это — «мы»? Беда России в том, что право сказать о себе «мы» еще долго надо будет завоевывать.

— Меняется ли Запад, и в каком направлении? Вообще Запад — это нечто единое целое в цивилизационном отношении, или внутри него есть разные важные различения?

— Из суммы сказанного следует, что говорить о Западе как о простом целом субъекте не приходится. Конечно, это пестрый букет разных культур. Но, с другой стороны, это не избавляет нас от элементарной умственной задачи находить общее в разном. Значит, можно (не без риска) говорить и о «Западе вообще». Такой Запад, кажется, меняется в направлении политической дезинтеграции и моральной капитуляции. Но это совсем не «закат Европы», а передача культурной эстафеты, как это было уже много раз в истории Запада. В какой-то момент истории греко-римско-христианской мир перестал быть социальной плотью и стал идеей. Затем идея неоднократно воплощалась: в том числе и в российской цивилизации. Сейчас речь идет о планетарном воплощении, но его контуры еще только проступают в исторической реальности.

— Как нам искать баланс между «низкопоклонством» и изоляционизмом?

— Аристотель говорил, что в плохом середины искать не надо. Если быть собой, то остальное приложится.

Источник фото А. Доброхотова — сайт Владимира Якименко.

Читайте также:

Кризис беспочвенности, или с чего все началось — О том, как начинались отношения России и Запада и когда они были наиболее правильными

Соблазн Востока — обожествленное государство, соблазн Запада — безбожный человек — О многозначности противопоставления Восток — Запад и о том, является ли Россия европейской страной

Пустыня цивилизационного отчуждения — О «непостижимости» России, ощущении цивилизационной чуждости и отношении западного человека к Православию

Должны ли православные ненавидеть Запад? — представляем вашему вниманию точку зрения Юрия ПИВОВАРОВА, академика, директора Института Научной Информации по Общественным Наукам (ИНИОН) РАН.

Запад и Восток: история культур

У вас отключено выполнение сценариев Javascript. Измените, пожалуйста, настройки браузера.

Запад

9.10